Последняя Золушка  - Наталья Костина

Телефон грянул бравурное, и я поморщился: кому вздумалось звонить в такое время?! Конечно же, это была она, доктор, не умевшая здороваться.

— Вы не зашли измерить давление! — сварливо сказала она. — Как вы себя чувствуете?

— Вы всегда звоните своим пациентам в двенадцатом часу ночи? — поинтересовался я.

— Конечно, если они неожиданно вызывают меня в три! Когда у них мурашки бегают по комнате стаями и все такое!

Мне стало стыдно.

— Простите… меня внезапно пригласили на ужин, и… я сейчас приду. Можно?

Наверное, в моем голосе было что-то, из чего она поняла, как мне уже не хочется никуда идти.

— Давайте лучше я к вам? А вы сидите спокойно, потому что от излишних нагрузок — не важно каких — давление может подняться… хорошо?

— Разумеется, — сказал я. — Но я больше чем уверен, что у меня нет никакого давления. То есть оно, конечно, есть, как и температура, — я же все-таки жив!

Она, доктор Кира, засмеялась и сказала, что будет минут через пятнадцать. Потому что у нее по дороге еще пациент.

— Ну вот и хорошо! — согласился я.

Спать почему-то не хотелось, хотя после обильного ужина меня должно было клонить в сон. Я чувствовал, что не просто сыт, я даже как-то избыточно сыт… Чрезмерно. Особенно общением с Лючией-Серым-Волком. Потому что она не только говорила… она от меня явно чего-то ЖДАЛА. Чего же? Встречных откровений? Прогнозов на будущее для ее команды? Кстати, чем все-таки они занимаются? Она сказала, что вроде бы аналитикой… или же попросту втираются в доверие, а потом шпионят за всеми этими Синими Бородами и Карабасами-Барабасами? Устраиваются к ним секретаршами или помощниками, а потом копируют и передают на сторону сведения и все такое?

Надзирающий за моим здоровьем доктор влетела, словно это был не конец ее рабочего дня, а только начало: свежая, нарядная, с сияющими промытыми каштановыми волосами, которые в этот раз не сдерживали никакие резинки и заколки.

— Давайте-ка… Угу! Ну, прекрасно просто! Вы сегодня пили? Не в смысле таблетки, а алкоголь? Что-то от вас попахивает…

— Немного белого вина, — осторожно сказал я. — А так в основном только ел… Я вам уже говорил, обжорство — моя сильная сторона!

Она снова рассмеялась — приятно, негромко.

— Сказки — вот ваша сильная сторона! — воскликнула она. — Особенно по сравнению с этим вашим ходульным Максом!

— Я таки прикончу его с помощью инсульта, — пробурчал я. — Давно пора! Инсульт хотя бы докажет, что у него были мозги! Ну а сказки… в них я пока не слишком силен. Это так… развлечение… проба пера в новом жанре… И вообще, сказки — это некие идеальные миры, вы не находите? Вид женских романов для детей, с обязательным счастливым концом…

— Они жили долго и счастливо и умерли в один день?…

— …случайно поевши пирожков с цикутой в вегетарианской столовке! И еще мне кажется, что сказки — это всегда театр. Вы что больше любите — кино или театр?

— Ну… я об этом как-то не задумывалась. Наверное, все же кино.

— Мне кажется, кино — это те самые романы с Максом и вечным продолжением. Триста серий белиберды. А сказки — все-таки театр. Праздник не на каждый день. Представление. Выверенные по шагам мизансцены, которые, кстати, пока мне совсем не даются. Ну и традиции, которые меняются очень, очень небыстро. Потому что и сам театр гораздо старше кинематографа! Но это же и его слабая сторона — столетиями ничего нового. Даже декорации порой те же, что и двести лет тому. Какой-нибудь пейзаж, обязательно с луной и прочими прелестями. Однако театроманов это не смущает, как никого не смущает то, что в сказках есть живая и мертвая вода или какие-нибудь молодильные яблоки… Пока находишься ВНУТРИ сказки, кажется естественным все: и говорящие звери, и лягушка, которая от поцелуя становится прекрасной девушкой. Театр очень близок к сказке, как и сказка — к театру. И тут, и там все логично и принимается на веру даже в том случае, где в кино используют спецэффекты. И все-таки знаете, в чем главное отличие кино от театра?

— Ну… я поняла… там сцена и условные декорации… а в кино как бы вживую?

— Это не главное, — нетерпеливо мотнул головой я. — Фишка театра как раз в том, что именно ТАМ все вживую! На сцене не бывает второго шанса — только первый! Там надо сыграть сразу — и сыграть так, чтобы тебе поверили. Чтобы слезы из глаз, или смех, или овации… и все это без дублей, монтажа, озвучки чужим голосом… А сказка театральна еще и потому, что прямолинейна и однозначна. Этим, кстати, и подкупает. Добрых надо наградить, злым — отрубить голову. И все ждут именно этого! Как и свадьбы в конце. Честным пирком да за свадебку… и чтобы по усам текло. Да, вот этого момента я в сказках как раз и не люблю! Только познакомились — и уже жениться! А узнать друг друга? А поговорить? Обои вместе во всем дворце поклеить для проверки семейной совместимости?

— Да уж! — фыркнула моя ночная измерительница давления. — Если уж после обоев не разбежались, точно будут жить долго и счастливо!

— Ну и потом… — я снова попытался поймать за хвост ускользающую, но очень важную мысль, — в сказках все слишком однозначно. В жизни не бывает чистого зла и такого же абсолютного добра…

— Я это заметила! Ваша мачеха… Матильда — весьма харизматичная особа… которая неожиданно любит падчерицу, а та — ее!

— Думаете, так не бывает?

— Бывает всякое на свете, друг Горацио! — неожиданно сказала доктор Кира. Так неожиданно, что я чуть не поперхнулся следующей фразой. Я хотел сказать, что добрые зачастую бывают тупы как пробки и живут свои скучные жизни никому не в радость, просто уныло и беспорочно влача существование, и, не имея за душой ничего, кроме добродетели, никогда не изобретают не только велосипеда, но и колеса…

— Я вижу, вам больше нравится зло? — насмешливо спросила та, которая обязана была следить, чтобы я не дай бог не разволновался до кондрашки, — но я уже завелся с пол-оборота.

— Да! — бросил я с вызовом. — Совершенно верно! Зло часто-густо красивее добра, притом оно весьма умно и изворотливо! Зло шармовито, притягательно, неоднозначно, изобретательно, сексуально, в конце концов! Вы, как и большинство, наверняка думаете, что знаменитый, гениальный Пушкин, слава которого сравнима разве что со славой Шекспира, которого вы сейчас так удачно процитировали, был добрым гением? Как бы не так! Он превратился в такового, лишь схлопотав пулю на дуэли и умерев! И то не сразу, а лет этак через сто, уже в бронзе! «Большое видится на расстоянье»… А при жизни, состоя из мяса, потрохов и прочего, по которому вы как раз и специалист, великий Александр Сергеевич не щадил никого и ничего: ни женской добродетели — а в те времена еще существовала добродетель! — ни близких, ни тем более далеких! Он был циничен, брутален, бесстыден, злоязычен… Тогда для этого джентльменского набора имелось прекрасное определение — бретёр. И не будь он злым, злым в обыденном понимании этого слова… нет, не обиженным на весь мир, а злым красиво, притягательно, так что перед его недобрым очарованием не мог устоять никто, — разве вышло бы из-под его пера что-нибудь, равное тому, что живет уже не одно столетие? Да ничего этого не было бы, будь он другим, каким-нибудь слюнявым добряком, и не мучайся он от собственного дурного нрава!